Биография Л.Н.Толстого. Том 3 - Павел Бирюков

Дети были действительно возвращены.

Только полная, лично нам известная достоверность этих документов не позволяет нам сомневаться в возможности совершения подобных дел в России в конце XIX столетия. А скольким подобным не посчастливилось выплыть наружу!

Мы забежали немного вперед, чтобы закончить рассказ о молоканских детях и об участии в этом деле Л. Н-ча; а теперь снова возвращаемся к началу лета, чтобы передать несколько фактов из жизни Л. Н-ча в это время.

В июне совершилось важное событие в семенной жизни Л. Н-ча: вторая дочь Л. Н-ча Марья Львовна вышла замуж за своего родственника, князя Николая Леонидовича Оболенского. Они дружно прожили свою недолгую семейную жизнь, до смерти Марьи Львовны в конце 1906 года, и в этом отношении можно назвать этот брак счастливым, но болезненное состояние Марьи Львовны мешало им устроить свою жизнь так, как она хотела бы. Она лишена была счастья иметь детей, часть времени ей пришлось жить за границей по разным санаториям, и первая серьезная болезнь на 10-м году замужества унесла ее.

Л. Н-ч старался, насколько мог, своей лаской украсить ее жизнь, но все-таки по тону его писем можно заключить, что это замужество было для него тяжело. Он терял лучшего друга и помощника в своих духовных и материальных делах, но, считая это чувство потери эгоистическим, всегда скрывал его, чтобы не дать почувствовать отошедшему от него другу, которому пришло время свить свое гнездо.

В июле этого года Л. Н-ча посетил снова скульптор И. Я. Гинзбург, слепивший с него новую статуэтку. Мы пользуемся его рассказом как свидетельством о жизни Л. Н-ча в эту эпоху. Вот что он передает в своих воспоминаниях:

«Вторую статуэтку (стоящую с палкой в одной и записной книжкой в другой руке) я вылепил в 1897 году. Я тогда был один в Ясной Поляне. Л. Н-ч был очень занят, и мне совестно было просить его позировать, но Татьяна Львовна (дочь Л. Н-ча), очень любившая искусство (она сама очень талантливо писала красками), просила за меня отца. Сперва я вылепил по карточкам, которые нарочно для меня сняла С. А. с разных сторон, статуэтку, и когда я ее показал Л. Н-чу, то он стал мне позировать. Работали мы в мастерской Татьяны Львовны, которая находилась во флигеле, возле конюшен. Часто Татьяна Львовна читала вслух те вещи, которые нужны были Л. Н-чу (он писал тогда «Что такое искусство»). Кроме Татьяны Львовны почти никто не бывал в мастерской, и работать было очень удобно; только один раз нам помешали, и это был особенно характерный случай.

Как-то раз во время работы пришел слуга и доложил Л. Н-чу, что какие-то барышни пришли из Тулы и хотят его видеть.

– Для чего? – спрашивает Л. Н-ч.

– Так, посмотреть, – отвечает слуга, вероятно уже не в первый раз докладывающий о подобных случаях. – Нарочно из Тулы пришли, народные учительницы. – прибавляет меланхолически слуга.

– Ох, как это скучно, – сказал с грустью Л. Н-ч, – делать нечего, попроси их. Вот вы увидите любопытных; это ужасно, как они меня беспокоят! Им ничего не надо, кроме того, чтобы на меня посмотреть, – обратился ко мне Л. Н-ч.

И какую-то неловкость почувствовал я за него.

Вошли четыре молодые барышни и остановились у дверей.

– Здравствуйте, – сказал Л. Н-ч. – Откуда вы?

– Из Тулы, – ответили они тихо и смущенно.

– А что вам угодно, может быть, хотите меня спросить кое-что?

Девицы молчат.

– А вы читали мои вещи? – спрашивает Л. Н-ч.

– Некоторые читали, – отвечает вполголоса одна девица.

– А вот мои рассказы?

Он назвал некоторые.

– Нет, – ответили они, точно в испуге.

– Так вот я вам некоторые рассказы дам…

Девицы все еще стоят, не шевелясь и глазами уставившись на Л. Н-ча. Мне неловко стало и за Л. Н-ча, и за себя, и за этих растерявшихся гостей, и я, вместо того чтобы продолжать работать, стал возиться со своими инструментами, делая вид, что приготовляюсь к работе. Долго мы были все в таком состоянии, я даже боялся посмотреть на Л. Н-ча. Наконец, Л. Н-ч сказал:

– Вот мой слуга вам даст несколько книжек моих, пойдите и скажите ему, чтобы он выбрал то, что вам понравится, а пока прощайте.

Девицы молча ушли.

– Вот видите, какие любопытные; такие часто бывают у меня, – сказал Л. Н-ч, свободно вздохнув.

Впоследствии Л. Н-ч рассказал мне случай, который до того курьезен и характерен, что считаю не лишним передать его. Со свойственной Л. Н-чу простотой и образностью он рассказал следующее:

– Раз я получаю длинную телеграмму от какого-то неизвестного из Москвы; он называет моих друзей, которые его знают, и просит позволения ему приехать, чтобы меня повидать, так как все достопримечательности он уже видел. Я был очень занят и ответил, что не могу принять. Через несколько месяцев мы переехали в Хамовники. Я вдруг вижу из окна, как подъезжает парадная тройка и выскакивает щегольски одетый господин. Докладывает он о себе, и я вспоминаю, что это тот же господин, который летом прислал мне телеграмму; мне совестно стало, что я тогда его не принял, и я велю просить его взойти. Передо мною предстал франт во фраке и белом галстуке; он расшаркался и сказал, что объездил весь мир и, видев все замечательное, хочет повидать меня.

– А кто вы такой? – спрашиваю я.

– Представитель фирмы «Одоль». Моя главная специальность – это реклама. Дело огромное: для одной России я трачу 2.000 рублей в год на рекламу.

– А что вам нужно от меня? – спросил я.

– Только вас повидать, а то стыдно, что я весь свет видел, а Толстого не видал.

Я сказал, что мне крайне некогда и что я должен работать. На прощанье он вдруг предлагает мне два флакона «Одоля» в двух роскошных футлярах.

– Это прошу принять в подарок вам и вашей жене.

– Зачем мне это, – сказал я, – ведь у меня зубов нет и чистить нечего, – и отдал ему обратно этот подарок. Потом оказалось, что он все-таки оставил их в передней.

Прошла зима; мы опять в Ясной, и слышу раз бубенчики, вижу богатую тройку. Я совсем забыл о нем, но выйдя после работы в сад, я вижу: опять этот франт сидит в саду и разговаривает с Соней. Меня это так удивило, что я прямо подошел к нему и спросил, что ему нужно. Опять он начал говорить мне комплименты, и на этот раз как старый знакомый. Меня это так возмутило, что я сказал ему:

– Знаете, напрасно вы к нам приезжаете, вы меня беспокоите.

Он раскланялся любезно и уехал.

– Да, – сказала Софья Андреевна, которая присутствовала при рассказе, – Левушка был слишком резок. Меня так удивила твоя резкость. Никогда ты не бываешь таким, – обратилась она к нему.

Статуэтка очень понравилась С. А., и она заказала себе один экземпляр из бронзы».

Рядом с этими внешними отношениями к посещавшим его людям во Л. Н-че шла другая, для него более важная внутренняя работа. Следствием этой внутренней работы было все более и более ясное осознание им несоответствия окружающей его обстановки жизни с исповедуемыми им религиозно-нравственными основами. Придя к заключению о невозможности изменить эту обстановку, он решил покинуть ее. Это решение, которое не раз возникало во Л. Н-че, с тех пор как изменился его взгляд на мир, решение, которое ему удалось осуществить только перед смертью, в описываемую нами эпоху настолько созрело, что он написал своей жене, Софье Андреевне, письмо, в котором он ясно и спокойно объясняет причины решенного им ухода. Уход этот тогда не осуществился, и письмо не было передано по назначению: Софья Андреевна, согласно желанию Л. Н-ча, получила его уже после смерти своего мужа. Тем не менее документ этот, раскрывающий нам состояние души Л. Н-ча в это время, чрезвычайно важен и объясняет нам многое, поэтому мы и приводим его здесь полностью:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});